НАША ДАМА ИЗ ПАРИЖА

ИЛИ “NOTRE-DAME DE PARIS” C РУССКИМ КОЛОРИТОМ

Часть вторая

 

 

Отдельной темой для обсуждения является перевод текстов мюзикла. Не для кого не секрет, что сейчас по просторам Интернета бродит множество вариантов переводов различных песен из “Нотр-Дама”, созданных верными поклонниками мюзикла. К сожалению, практически все они лучше того, который был сделан для официальной версии прославленным в этой стране бардом Юлием Кимом при некоторой помощи неких Сусанны Цирюк и Даши Голубоцкой. Именно перу Сусанны Цирюк принадлежит перевод главного хита мюзикла – “Belle”. И хотя перевод срифмован и все слоги подсчитаны,  в песне теряется главное – различные позиции мужчин, влюбленных в главную героиню. Урод-звонарь, священник и красавец-капитан в один голос заявляют:

 

И после смерти мне не обрести покой,

Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.

         

          И не было у них никаких различий. Все относились к Эсмеральде как к шикарной, но, видимо, очень разборчивой проститутке. Впрочем, если учитывать особенность актерской игры упомянутой мисс Светиковой, это неудивительно.

          Что касается текстов прославленного барда Кима. Все, кто знакомы с его ранним – “домюзикловым” так сказать – творчеством, ожидали от него большего, чем плохо срифмованным и бездушный текст, в который, кажется, записывалось первое, что приходит в голову. Правда, с точки зрения программки Ким “создал необыкновенно поэтический текст, придав великолепным мелодиям мюзикла не только настоящий русский колорит, но и поистине эпическую глубину и драматизм”.

          Да-да, скажете вы, не мне судить о русском колорите. Но положитесь на природное чутье Бродвейского Мясника. Прежде всего, мистер Ким не особенно задумывался о том, на какую музыку ложатся написанные им строки. Таким образом происходит интересное смещение акцентов, и получаются фразы вроде:

         

А про себя я знаю лишь,

          Что я когда-то родилась…

         

Несомненно, это мы все про себя знаем. Пауза отделяет эту глубокую мысль от логического продолжения – и вот что выходит. В этом же ключе звучит:

         

Как последний щенок,

          Ты нашел и помог…

         

Это лишь несколько примеров. Вернемся же к “русскому колориту” и этой, как ее, “эпической глубине”.

 

“Мы люди без бумаг” – в песне Клопена звучит просто не по-русски. Пусть это и грамотная фраза, но так не говорят. “Дочь цыган – моя песня всегда весела” – утверждение слегка поспешное. Большинство цыганских песен грустные, драматические, даже если звучат задорно. Хотя все ясно – нам же обещали русский колорит, а не цыганский. Правда, и сама песня “Bohemienne” (у Кима – “Дочь цыган”) не была в оригинале особенно веселой. Далее Гренгуар без зазрения совести объявляет себя президентом, что, мягко говоря, не совсем соответствует стилистике, не говоря уже об эпохе. Особенно очаровательно звучит трогательное заявление от Квазимодо к Фролло: “Но я твой пес, дитя твое!”. Я бы на месте Фролло серьезно задумался над этим.

Не могу промолчать по поводу того, что слово “Феб” означает “солнце”. Эта претензия возникала у меня еще к авторам французского мюзикла. Как говорится, “Si je m'souviens de mon latin”, это “sol” – по латыни означает солнце. Феб – это бог Солнца, по совместительству римский вариант греческого Аполлона. Но тут уж ничего не поделаешь… Впрочем, кто говорит, что Гренгуар был хорошим студентом?

Настоящей кульминацией “эпической глубины и драматизма” становится “Флоренция”. Эта песня была одной из самых содержательных в оригинальном варианте. Но в рамках “русского колорита” герои проявляют чудеса познания. Для начала Фролло, представитель самого образованного слоя общества – высшего священства, спрашивает у Гренгуара, “что значит Ренессанс?”. Ловко игнорируя это вопрос, поэт сообщает, что “плывут корабли Америку искать”. Оказывается, все уже знают, что Америка-то есть! Только найти ее осталось. Фролло, однако Америкой не удивишь. Он не унимается, и продолжает демонстрировать свое невежество: “Кто-то Новый Завет так дерзко перевел…”. И правда, откуда какому-то завалящему архидьякону какой-то сельской церквушки Нотр-Дам де Пари знать имя Лютера? Кроме того, похоже, его волнует не сам факт перевода, а факт того, что перевели-то “дерзко”. Наверное, эротические сцены вставили или еще что в этом роде. Пока Фролло беседовал с Гренугаром, все прочие священники уже знали имя Лютера, да и возмущались именно тем, что он посмел издать Новый Завет на другом языке, кроме латыни. Ну, а просвещенный Гренгуар тем временем радостно сообщает, что изобрели “большой печатный станок”. Не говоря о том, что эта реплика просто никак не влезает в ритм, так еще и оказывается, что видимо маленький станок уже был. Печатная машинка, наверное. А теперь вот и большой есть. Здорово.

Истинный русско-казацкий колорит действительно вдруг появляется в “Liberes”, или как оно там по-русски.

 

Путь открыт.

Ночь темна.

-

Ай ночка хороша!

Не видно ничего.

Проснутся сторожа,

А в клетке никого.

 

Вот это я понимаю, колорит. Только гиканья и свиста не хватает.

В продолжение темы о том, что она когда-то родилась, Эсмеральда в своей балладе “Жить” (“Vivre”), которую уже переводила С. Цирюк, заявляет:

           

            Помоги мне ночь

            Все преграды прочь

   Я цыганки дочь.

 

Нехотя вырывается вопрос: “Ну и что?” Мало ли, кто тут чей ребенок. К чему это вообще сказано? Колорит, господа, вот он, колорит-то… Не только же у Кима есть всякая глубина, ширина и высота.

Финальная песня была переведена той же уважаемой мисс Цирюк. И как переведена!

 

Пусть мою растерзают плоть

Стаи ночных химер…

 

“Стаи ночных химер” – просто восторг. Что такое ночные химеры? И почему бы не воспользоваться вместо этого стаями “ночных бабочек”? А что означает “Бог мой, Эсмеральда!”. Это Эсмеральда = Бог, или это просто восклицание? Нет, слаб я в понимании русского колорита. Мне, уже немолодому американцу трудно постигнуть все его тонкости. Но надеюсь, русским людям он окажется ближе, чем мне, и они смогут по достоинству оценить работу глубокоуважаемого мистера Кима, который, судя по последним интервью своей работой весьма доволен. Надеюсь, мисс Цирюк и мисс Голубоцкая так же довольны трудами своими праведными.

Итак, будем резюмировать. Плюсы: москвичи получили достаточно качественное шоу, в общем, точно отражающее тот же самый спектакль в Париже и других странах, где он поставлен. Нет сомнений, что на “Собор...” будут ходить еще долго. В сравнении с мюзиклом “Метро” это серьезный шаг вперед. Минусы: как уже говорилось выше, мюзикл “Нотр-Дам де Пари” ни в коем случае нельзя отнести к основной массе мюзиклов, так как он представляет собой особое течение в мюзиклах. Нечто среднее между мюзиклом и поп-концертом отдельных исполнителей, не особенно связанных и сыгранных. Это как ситуация с олимпийской сборной России по хоккею: по отдельности все песни хороши. Такое представление называется “ревю”. Впрочем, надо отдать должное “Нотр-Даму” – в отличие от прочих французских мюзиклов, он отличается некоторой цельностью и даже наличием лейтмотивов, которые начисто отсутствуют в прочих французских мюзиклах. Но было достаточно обидно слышать от выходящих людей: “Надо же, оказывается, в мюзикле совсем необязательно танцевать...” Ну да – и играть тоже, как видно. На самом деле, это не так. Как раз в мюзикле актер должен уметь три вещи: петь, играть, органично двигаться. А не мотаться по сцене, время от времени разводя руками. Это претензия не к русскому “Собору...”, но и в равной степени и к его оригиналу. Я бы даже сказал, что русские актеры мужественно пытаются хоть что-то играть, в отличие от их западных коллег.

Поэтому “Нотр-Дам” и не пошел в Великобритании, и, скорее всего, не приживется на Бродвее, где люди привыкли к совершенно иному мюзиклу. Поэтому очень жаль, что в России первый нормальный европейский мюзикл, который увидели зрители (“Метро” и “Дракула” не в счет) – именно французский, со всей его спецификой, и в дальнейшем судить будут именно по нему, а надо бы наоборот. Тому, кто хочет получить удовольствие в выходной день и не особенно задумывается над тем, что за этим стоит, “Собора...” будет вполне достаточно. Но гордо заявлять “мы видели мюзикл, мы знаем, что это такое” не получится. Вы видели французский мюзикл, господа. Не менее. Но и не более того. Нет, господа, не скоро вы еще увидите здесь Роджерсов и Хаммерстайнов, или даже Ллойд Уэбберов с Шонбергами. А если и увидите – готовы ли будете их принять? Боюсь, что вы по-прежнему будете хлопать вступлению к “Belle”, не обращая внимания на то, что уже в первом куплете прославленного хита русские звезды мюзикла не въезжают в некоторые ноты.