МЕССИЯ С ТОПОРОМ,
ИЛИ
ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ РОК-ОПЕРЫ

 

«Достоевскому всё равно. Он уже давно умер».

Человек, пожелавший остаться анонимным.

 

«Да, топором её!

Хрясь!»

Ю. Ряшенцев. Либретто оперы «Преступление и наказание»

 

Сразу признаюсь - я это произведение классика великой русской литературы очень люблю – потому что там про топор. А топор, как вы знаете, мне очень близок. Так руки к нему и тянутся – покритиковать что-нибудь. А раз тянутся, то, пожалуй, начнём.

Вообще говоря, я был очень обрадован, когда узнал, что по «Преступлению и наказанию» пишется опера. И Эдуард Артемьев в роли композитора, сочиняющего эту оперу, также вызвал у меня энтузиазм. Всё-таки мэтр, живой классик и всё такое.

Правда, затем я узнал, что в авторах либретто числится Марк Розовский, и несколько насторожился. В моей памяти ещё очень свежи воспоминания о том шедевре сценаристской мысли господина Розовского, о котором я уже рассказывал вам, мои дорогие любители мюзиклов. О том, что про «вонищу». Ох, не к добру, подумал я, отыскивая дрожащими руками телефон своего психоаналитика – и был прав. Не к добру. Опасения мои стали явью, как только я открыл книжечку с либретто оперы «Преступление и наказание».

Помните незабвенное:

 

Вонью воняет вонь,

Вонища – вонищей?

 

Сравните:

 

Средь смердов смердящих

Ничтожнейший смерд,

Явлюсь прямо к светлому раю.  

 

Преемственность и единообразие стиля налицо, по-моему.

Нет, я всё понимаю, слово «вонь» появляется у Фёдора Михайловича уже на первых же страницах романа. Но столь трепетный и пристальный интерес отечественных мюзиклописателей именно к этому аспекту человеческого существования не может не удивлять. Может быть, у них обострённый нюх?..

О чём это я? Ах, да – итак, не прошло и года, как говорится – хотя в данном случае, это выражение не очень уместно, правильнее было бы сказать: «не прошло и тридцати лет» с тех пор, как коллектив авторов под руководством Андрея Кончаловского замыслил написать оперу, как опера была наконец-то написана. Часть ожидавших этого события граждан, я боюсь, не дожила до исторического момента, зато оставшаяся часть благодаря этому как раз смогла уместиться в небольшом зале пафосного ресторана Центрального дома литераторов, дабы насладиться презентацией новорождённого произведения. Или – дабы поглазеть на выписанного специально по этому случаю из Англии свадебного сэра Тима Райса, ибо из официального пресс-релиза я так и не понял, что же всё-таки для устроителей мероприятия является первоочередным – новая опера или старый сэр.

Последний явно вызывал у публики больший энтузиазм, ибо буквально все – все юные (и не юные) девы (и не девы) тут же облепили его со всех сторон и засыпали изъявлениями любви. Хоть одна бы обратила свой взор на скромную фигуру скромного критика – так ведь нет же! – стоит какому-то заезжему поэту нацепить на себя пиджак фиолетового цвета, как про скромных критиков все тут же забывают, будто бы их и вовсе не было на этом мероприятии. Что за девы, что за нравы, что за времена…

Простите, это снова было лирическое (а вернее, трагическое) отступление.

Итак, мы послушали речи – господ Вайнштейна, Кончаловского, Артемьева, а также проникновенную речь министра культуры моей второй родины – и приготовились заслушивать диск. Да, здесь нет ошибки – именно диск, ибо если певцы ещё как-то с грехом пополам и втиснулись бы в и без того битком набитое помещение ресторана, то втащить туда симфонический оркестр, рок-группу, хор, ансамбль народных инструментов, цыганский ансамбль, ансамбль ударных инструментов и вокальную группу не было никакой возможности (а уж тем более кормить всю эту толпу на банкете).

Нам объявили, что заслушивать мы будем в сокращённом варианте (полтора часа вместо трёх), но в хронологическом порядке. Наивно поверив, слушатели вооружились либретто (оно прилагалось к бесконечно красиво – внимание, это не шутка, это я всерьёз похвалил – изданному диску с записью оперы) и приготовились следить по нему за происходящим. Не тут-то было! Через некоторое время мы заметили, что Родион Романович, только что переживавший по поводу того, что он зарубил старушку, вдруг начинает точить топор и строить планы по всё той же старушки зарублению! Не иначе, оказался ещё и контрамотом, живущим в обратном направлении. Зачем это было сделано, никто так толком и не понял – какого-то особо глубокого художественного смысла в подобных перестановках я не заметил.

Хуже всех было бедному иностранному гостю. Английский сэр, в отличие от меня ещё не успевший в совершенстве выучить «великий и могучий», стоически перелистывал вручённую ему программку на русском языке в тщетной попытке найти в ней знакомые буквы, которых там, разумеется, не было. Если бы не великий русский композитор Александр Журбин, взявший на себя функции переводчика-синхрониста, великому британскому либреттисту пришлось бы совсем худо (так ему и надо, впрочем, нечего девушек у меня отбивать).

Сам выбор номеров тоже меня несколько удивил, ибо после заслушивания у меня (и не только у меня) сложилось стойкое ощущение, что опера почти целиком и полностью состоит из хоровых номеров, исполняемых под гармонь и прочие народные инструменты (ну и пары-тройки заунывных, то бишь – мега-проникновенных – дуэтов) – что на самом деле, конечно, не совсем так.

Да и, собственно говоря, сама идея заставить нашего брата журналиста заслушивать что угодно в течение полутора часов, поставив его предварительно в известность о том, что в соседней комнате уже расставляют закуску, представляется мне весьма сомнительной. Я-то ничего, я человек и не к такому привыкший – знай себе, сижу да топор шлифую, но во время особо зауны… простите, мега-проникновенного дуэта со стороны моих менее стойких коллег до меня отчётливо доносился лёгкий храп.

* * *

Теперь перейдём непосредственно к разбору шедевра. Шедевр я, кстати, прослушал многократно, проникаясь его величием и по ходу экспериментируя с условиями прослушивания

Перед исследователем (мною) было поставлено два вопроса:

1.      Как лучше слушать – с пивом или без?

2.      Ну и как вообще-то?

Что касается первого вопроса, то ответ однозначный – лучше, конечно же, с. На второй вопрос попытаюсь ответить более подробно.

Исполнителями я, в общем и целом, остался доволен. Лидирует в моём рейтинге, несомненно, исполнитель роли Порфирия Петровича – Юрий Мазихин, чьё «ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй» (не уверен, что верно воспроизвёл количество «яей», проверьте по либретто) покорило слушателей ещё на презентации. Очень качественно, «по-актёрски» спето и, главное, сыграно. Также порадовали драматичным и выразительным исполнением колоритные и яркие Пётр Маркин (Мармеладов) и Александр Маракулин (Господин). Все три джентльмена – обладатели приятных, интересных тембров, и каждому из них удалось создать свой особый запоминающийся характер.

Что касается Родиона Романыча (Владимир Ябчаник) – ну, нормальный такой Родион Романыч. Как-то ни ругать особо не хочется, ни хвалить, впрочем, тоже. Хотя вот про «там, где бога нет» у него ничего получается. Даже такой, гм, рок-вокал иногда просыпается. Жаль, что редко. Совершенно не ассоциируется у меня почему-то с Сонечкой Мармеладовой голос Натальи Сидорцовой. К сожалению, её партия звучит наименее выразительно и интересно. Такой «стандартный-женский-вокал-все-слова-с-большой-буквы-через-дефис», без каких-либо особых откровений. Разве что уровень пафоса по мере приближения к концу оперы нарастает, и ещё окончания фраз – все эти «тебяяяяяя!», «дитяяяяя!»… Ох.

Симпатично поют шарманщики. Немного покоробила излишняя фарсовость исполнения роли старушки-процентщицы. Понятно желание авторов сделать всё, чтобы после первых же строчек, произнесённых злобной бабкой, у зрителей возникло страстное желание самим схватиться за топор или, по крайней мере, встать на Сенной площади с плакатом «Родион – чемпион», однако, здесь они всё-таки, по-моему, перестарались.

Из однозначно положительного – замечательное оформление альбома. Тут мне нравится всё – и дизайнерское решение (будто бы кровью намазанная гигантская буква «И» между «преступлением» и «наказанием»), и полное либретто, и топорики, летающие над народом. Очень хорошо.

Ох, оттягивал этот момент, как мог, но придётся всё же к нему перейти. Теперь о грустном. Самой провальной стороной проекта, на мой взгляд, является его либретто. Есть такая народная мудрость о трёх необходимых условиях создания хорошего мюзикла: «первое – сценарий, второе – сценарий и третье – сценарий». В «Преступлении и наказании», к сожалению, все эти три пункта провалены полностью.

Про многочисленные изменения в сюжете (полностью отсутствует линия Дуня-Разумихин-Лужин-Свидригайлов, сам Свидригайлов скрестился с эпизодическим аморальным господином, и стал Господином с большой буквы, растеряв в процессе скрещивания всю трагичность своего образа, старуха за палец кусает почему-то Соню, сцены все местами перепутаны и т.д. т.п.) долго распространяться не буду. Понятно, что превратить в оперу 422 страницы (столько их в том издании, что у меня в домашней библиотеке) текста – задача не из лёгких. Тем более, что у авторов есть железная индульгенция – примечание, гласящее, что опера написана «по мотивам романа Ф.М. Достоевского». К слову, первоначально оперу планировали назвать «Раскольников», что, на мой взгляд, было более верным решением. «Родя Раскольников - Суперзвезда», «Родион Раскольников, кровавый студент с Сенной площади», «Родион – Чемпион», «Аспекты топора», «Звезда и смерть старухи-процентщицы», «Призрак Порфирия» - всё что угодно было бы лучше, чем повторение названия романа, и сразу давало бы слушателю понимание того, что это именно «по мотивам».

Андрей Кончаловский пишет во вступительном слове к альбому, что «от него [Достоевского] остались только философия и истерика». Истерика, пожалуй, вышла на славу (хотя я не сказал бы, что у Фёдора Михайловича так уж много истерики в романе). С передачей философского содержания дело обстоит несколько хуже. Особенно радует в этом плане финал первого акта – песнь толпы «Слава Раскольникову!». Мне она почему-то вновь до боли напомнила гениальный шедевр господина Розовского про вонь. Помните, там в конце было? Слава герою, «преображён российский дух… исчез сортир…» и всё такое. Тут что-то в этом же роде:

 

Ты наш пророк, спаситель.

Тебя мы ждали и ты услышал нас

И понял!

Вот кого ждёт весь мир, ждёт Россия!

Вот наш вождь, наш пророк, мессия… etc.

<…>

Рождён!

Для добра в мире злобы…

И он!

В Летний сад он превратит трущобы.

 

А уж концовка оперы и вовсе потрясает силой своей художественной мысли – концентрированную гору трупов (в опере все персонажи, кроме старушки, почему-то повально отправляются в мир иной в самом финале, дружными рядами) вместе со всем городом смывает наводнением (видимо, приплывшим в Петербург Достоевского из «Медного всадника»). В общем, полный… апокалипсис, все умерли. «Ни души во всём городе. И может быть, во всём мире – ни души», - поясняют нам авторы. О как! Раскольников (видимо, предусмотрительно залезший на шпиль Петропавловской крепости) становится на колени (на шпиле – на колени?.. значит, не на шпиле) и сообщает публике и каким-то непонятно откуда взявшимся «мёртвым с косами», что это он «убил тогда старуху-процентщицу топором и ограбил». Ангельский хор. Занавес. Бурные и продолжительные. Ах, да, до занавеса там ещё должна то ли приплыть, то ли слезть с ещё более высокого шпиля почему-то тоже не тонущая в воде и не горящая в огне Соня и подойти к Раскольникову. Вот теперь – занавес. Очень концептуально, не правда ли?

Теперь что касается непосредственно стихотворного текста. Юрий Ряшенцев в своё время написал замечательные любимые народом песни к фильму про «Трёх мушкетёров» и к некоторым другим фильмам, и можно было бы ожидать, что с этой стороны проблем не будет. Однако, то ли потому что Родион Романович – это не Д’Артаньян, то ли ещё по какой причине, но «Преступлению и наказанию» в этом плане повезло гораздо меньше.

Если бы произведение позиционировалось просто как опера, никаких вопросов бы не было – в традиционной опере со словами дела всегда обстояли неважно (послушайте хотя бы того же «Евгения Онегина», к примеру). Но тут спрос другой – ведь мы вроде как имеем претензию на рок-оперу и постоянные сравнения авторами своего детища с «Иисусом Христом Суперзвездой». 

Последний, к слову, так и тщится изо всех дыр пролезть в отечественный шедевр. Особенно это становится заметно в очередном, сто первом трагическом сольнике Сони «Кто он мне?», до боли напоминающем по своему замыслу (но, к сожалению, не по исполнению) арию Марии Магдалины «I Don’t Know How To Love Him».

А что? – нет проблем – там была проститутка, здесь – тоже проститутка. Обе поют. Обе – о неразделённой любви к какому-то непонятному товарищу. Да вообще никакой разницы нет! Вот Сонечка Мармеладова тоже никакой разницы не видит и поэтому поёт: «и как его сберечь от креста и терний». Родион Романыча сберечь, если кто не понял.

Да, ещё в этой песне содержится гениальный перл «Ему ль опора я, увы? Как вы темны, ветра с Невы». Прошу вас, мои дорогие друзья, если вы каким-то чудом осознаете глубинный смысл первого предложения – пожалуйста, напишите мне, прекратите мои мучения. Если поймёте, какой такой метлой «сметена» у лирической героини душа – тоже пишите.

Текст оперы изобилует банальностями и пошлостями из серии:

 

Но вера мне дана,

Одна в ночи,

Как свет свечи.

 

Или вот ещё:

 

Чёрные ночи,

Жёлтый билет,

Люди не злые –

Доверья в них нет.

 

Следующее, что бросается в глаза, это обилие в тексте всевозможных «прошлы лета», «смирися», «даждь» и прочего в том же духе.

Я, конечно, не фанат некого заезжего поэта в фиолетовом пиджаке и, как вы уже давно поняли, совсем не люблю некого якобы великого британского композитора, однако авторы «Преступления и наказания» своим признанием, что они были вдохновлены на создание своего шедевра шедевром этого самого поэта и этого самого композитора, невольно вынуждают критика (меня, в данном случае), сравнивать эти два произведения.

Сравниваем – и видим вот что: немаловажным фактором того, что рок-опера «Иисус Христос Суперзвезда» в своё время произвела эффект разорвавшейся бомбы, является то, что история двухтысячелетней давности рассказывалась в ней современным языком. Повторяю – современным языком, дорогие мои любители мюзиклов и русской классической литературы, а не помесью арамейского с латынью, как в пресловутом шедевре киноискусства Мела Гибсона на ту же тему.

В рассматриваемом же шедевре автору стихов удалось выступить, пожалуй, даже  архаичнее Достоевского…

И ещё один момент – полное отсутствие во всём этом деле юмора. Предвижу возражения: бог с тобой, Фрэнки, какой такой юмор? Авторы ведь взялись за Бессмертное Произведение Великого Русского Классика, По Которому Дети В Школах Пишут Сочинения! (или даже: !!!!!) Юмор на его тему не то что неуместен – просто-таки преступен. И всё же.

Некоторые номера просто страшно затянуты – причём затянуты совершенно неоправданно. То же самое «Убийство лошади», медленно превращающееся в «Убийство слушателя» - ну к чему там, помилуйте, три часа блатных-хороводных «Ой гули-гули-гули, во траве ли во снегу ли» (в общем, во саду ли в огороде)? К общему смыслу ничего не добавляет, а в результате – то страшное ощущение, которое возникает у читателя от этой сцены в книге, не передано совершенно. Весь смысл короткого, но очень ёмкого «сна Раскольникова» тонет в мутном болоте бесконечных «гулей-гулей». Что это такое вообще - «Russian klukva», призванная привлечь внимание западного слушателя? Ну и завершающий песню хоровой «хрясь» - это просто шедеврально.

Или вот пошленький мега-хит «Песенка и танец девиц». Ага, вы правильно поняли – девиц не очень тяжёлого поведения. Без длиннющего номера девиц лёгкого поведения, как вы знаете, ни один уважающий себя мюзикл не обходится (нужно же порадовать скучающих зрителей доступными каждому эротическими мотивами), а тут уж сам бог, то бишь, Фёдор Михайлович, велел. Но неужели бедный Фёдор Михайлович для того писал сотни страниц бессмертного текста, чтобы мы были вынуждены слушать в течение десяти минут потрясающую по глубине мысль: «Ох, непросто девушке достаются денежки», а затем ещё в течение получаса ещё более глубокий тезис: «Я, ваша милость, просто притомилась (…притомилась, притомилася и т.д.)»?

Некоторые номера вообще непонятно зачем присутствуют. Вроде бы, сложная задача, стоявшая перед авторами либретто – впихнуть 400 страниц текста в два с половиной часа записи – должна была научить их ценить каждое слово и каждую секунду. И при этом мы наблюдаем, например, номер, где невинно убиенная в будущем бабка в течение получаса повторяет в разных вариациях «спать хочу», «пойду спать» и т.д. Это глубокая метафора что ли? Дескать, к вечному сну готовится?.. Не знаю, не знаю – засыпает в итоге, опять же, бедный слушатель.

Количество проникнове… а, в конце концов, назовём уже вещи своими именами – количество откровенно скучных, длинных и занудливых дуэтов Сони и Раскольникова выходит за все рамки разумного. И вообще в этом отношении как-то абсолютно не получилось во всём произведении баланса, свойственного классическим операм. Для закрепления усыпляющего эффекта своих дуэтов Соня с Раскольниковым ещё и все свои слова повторяют по сто раз: «один как перст, один как перст, один как перст, один как перст, даждь нам сил, даждь нам сил, даждь нам сил, даждь нам сил»… etc.

Кстати, а зачем в номере «Игра в жмурки» хор как заведённый, а затем заевший проигрыватель повторяет «Господи, Господи, Господи, Господи, Господи, Господи и т.д. т.п.»? Порфирий Петрович, играя в жмурки, узнал Раскольникова. Не странный ли повод столь активно и страстно поминать всуе?..

Ещё, скажите на милость, ну чего господин поэт так прицепился к ни в чём неповинным муравьям? Что они ему сделали? Вторую позицию в хит-параде фауны уверенно держат черви. От муравьёв и червей на пятой минуте прослушивания в ушах начинает шуметь – они присутствуют в каждой второй песне. У Фёдора Михайловича Раскольников всё больше про вшей толкует, муравейник всего один раз за всю книгу поминается (о червяках речь идёт тоже только в одном эпизоде, ближе к концу). Я хотел даже подсчитать, сколько муравьёв присутствует в опере, но со счёту сбился – целый многоквартирный муравейник заселить можно (а! пока писал, понял: это муравейник из книги расползся по опере отдельными муравьями, не иначе).

И, наконец, моё любимое – совершенно гениальная строчка из арии Господина: «один лишь вид нагого чрева». Не знаю, как у вас, а у меня она вызывает ассоциации только с великой песней «Давным-давно я не давил кишки наружу…». Соперничать с этим словесным шедевром может только ещё более шедевральное:

 

Но если Лазарь встал во тьме –

Воскреснет личность и во мне!

 

Угу, угу, спасибо хоть на том, что не оценочная составляющая Я-концепции, погубленная когнитивным диссонансом, в нём воскреснет, или, не дай бог, какое-нибудь там коллективное бессознательное – и то хлеб, как говорится. Про рифму я даже и не вспоминаю – бог с ней. Гениальные рифмы «поживём - пожуём», «лошади – площади» и перлы из серии «старая старуха» тоже как-то даже и обсуждать не хочется. Они были бы простительны, если бы стихи сами по себе имели хоть какую-то художественную ценность. Проблема же в том, что местами это и не стихи вовсе – и даже не «белые» стихи, как нас пытаются уверить – а просто какой-то нехудожественный набор слов.

В целом же, весь текст, к сожалению, можно охарактеризовать цитатой из него же самого: «лишённый страсти бред». И я бы ещё добавил – лишённый смысла, ко всему прочему.

Мне и впрямь очень любопытно, неужели авторы либретто всерьёз предлагают Тиму Райсу перевести их бессмертную трактовку бессмертного произведения на английский язык? Вот будет номер, если британец согласится – с одной стороны, жалко, конечно, человека, а с другой – страшно хочется узнать, как будет звучать по-английски, например, полная глубокого смысла строчка: «А? Што? Хде? Здесь? Хто? Мы? Здря? Ну! Эх! Чаво уж там!». Представляете?

Хотел поточить свой критический топор и о музыку тоже, но пока писал всё вышенаписанное, понял, что по сравнению с текстами, музыка настолько гениальна, что даже как-то неудобно её критиковать.

Ну да, есть ощущение, что то, что оперу начали писать тридцать лет назад, сказалось на ней определённым образом.

Ну да, можно было бы поменьше всех этих кивков в сторону Запада в виде «balalaika» и «garmoshka».

Ну да, как-то немного разваливается общая форма произведения (думаю, впрочем, что в этом виноваты, прежде всего, авторы гениального либретто, а также, возможно, и тот факт, что Эдуард Артемьев пишет очень много музыки для кинофильмов).

Ну да, заметно, что композитор действительно очень любит «Иисуса Христа Суперзвезду». Когда я услышал в песне «Убийство лошади» удары кнутом, сразу начал их считать – всё боялся, что их сейчас будет тридцать девять. Впрочем, создаётся ощущение, что мимолётные цитаты из ллойд-уэбберовского творения вплетаются в музыку не по злому умыслу, а как-то невольно. Слушаешь и думаешь – ага, вот ария Иуды пошла, а вот и толпа – и так далее (а вот финал номера «Толпа и очередь…» очень, по-моему, похож на финал номера «And the Money Kept Rolling In» из ллойд-уэбберовской же «Эвиты»…).

И всё же, несмотря на все «придирки» – это хорошая, качественно сделанная музыка.

Насыщенная, богатая красками инструментовка. Красивые мелодии, которыми славен Эдуард Артемьев. Лично мне очень понравилась тема матери Раскольникова, прекрасна тема шарманщиков – жаль, что её сдержанное менестрельское обаяние несколько теряется в общей массе. Под очень симпатичный вальс разглагольствуют Господин с Раскольниковым в финале оперы.

Больше же всего с музыкальной точки зрения мне понравился инструментальный финал «Наводнение» (потому что он без слов! Ну ладно, ладно, не только поэтому, но и поэтому тоже). На мой взгляд, он вобрал в себя всё самое лучшее, что есть в музыке Эдуарда Артемьева. И этот глухой гул надвигающейся воды, шум ветра – всё это очень сильно сделано. Единственное что – на этом я бы, на месте композитора, и остановился. Потому что все эти херувимские хоры, ангельские голоса… В сцене зачитывания библейской притчи ещё можно пережить. А тут – лишнее совершенно.

Но, повторяю, в общем и целом, музыка очень неплохая. Даже хорошая. После третьего-четвёртого прослушивания весь день поёшь про то, как «замыслил нас Господь», отплёвывая во все стороны «нагие чрева». Во время десятого-одиннадцатого – уже даже как-то совсем втягиваешься. Ловишь себя то на том, что мурлычешь тему шарманщиков, то на том, что уже весь день бубнишь себе под нос «на кого досье заведено». А это, как нам известно, косвенный показатель гениальности – гениальное оно никогда обычно с первого раза таковым не кажется. Правда, всегда есть опасность того, что часть слушателей, в отличие от меня, до второго раза просто-напросто не доберётся…

Если бы музыка не сопровождалась текстом, было бы вообще замечательно.

Ну а теперь будем ждать продолжения истории. Вопросов много: где и как поставят? (а также – через сколько десятилетий это случится?, как переведёт великолепный текст поэта Ряшенцева поэт Тим Райс? (если вообще переведёт, конечно),  ну и так далее.

Как обычно, приглашаю вас, мои любимые любители мюзиклов, к обсуждению этого великого произведения на известном вам форуме. В особенности, я с нетерпением жду ваших ответов на следующий вопрос – станете ли вы меня больше любить, если я попрошу уважаемого администратора сайта Musicals.Ru поменять мне цвет костюма с красного на фиолетовый? (вопрос относится только к дамам, всех остальных попрошу не беспокоиться).

Да, хочу сделать признание:

 

Это я раскритиковал сейчас

Оперу «Преступление и наказание»

Топором

И ограбил.

 

(почему «ограбил» - не спрашивайте. Это у Фёдора Михайловича так : ) )

 

Искренне Ваш,

Родион Романович Рич,

Московский Раскольников.